КАРАБИНЕРЫ
LES CARABINIERS

Кроссовки для Сонечки — «Карабинеры» Годара и другие кошмары

(Фрагмент эссе Олега Ковалова для журнала Сеанс, 2022 год)
 

Жили бы да поживали на городской окраине долговязый Улисс, не выпускающий изо рта сигару, и Микеланджело, похожий на медвежонка, если бы в один прекрасный пасмурный день не показался вдали джип, вихляющий по выбоинам пустыря, и вышедший из него поджарый, затянутый в кожу мужчина с карабином не направился пружинным уверенным шагом к их наспех сколоченному из досок, фанерок и упаковочных материалов жилищу, похожему на неказистый курятник.

Гонцы принесли благую весть: король призывает парней на войну. «Мо-зи-би-ля-ция…» — на бумаге с какими-то значками и печатями разбирает диковинное слово тугодумный Микеланджело. «Король написал Улиссу и Микеланджело! Вот здорово!» — прыгают от радости Венера и Клеопатра, то ли их жены, то ли приблудившиеся подружки. «Если король просит об услуге, он считает меня своим другом?» — не столько спрашивает, сколько утверждает растроганный Улисс.

Окрыленная Венера торопливо заказывает своему брутальному избраннику привезти ей с покоренных земель бархатное платье, сам он размечтался о «мазератти», а Клеопатра с замиранием сердца интересуется стиральной машиной — легко ли, в самом деле, вручную, да еще во дворе такую ораву обстирывать, — и обретение этого чуда цивилизации тоже гарантируют заезжие благодетели.

Дотошный Микеланджело не унимается: «На войне можно взять кассовый аппарат?» — «Ну, разумеется, о чем разговор». — «И очкастые старики ничего не скажут?» — «Пусть только попробуют!» А из груди паренька рвется совсем уж сокровенное: «А можно сломать ручку ребенку? А обе ручки? А сжечь город? А можно сжигать женщин?» — «Да». — «А мы можем украсть шикарные штаны? А можно убивать невиновных? Можно пожрать в ресторане и уйти, не заплатив?» — «О чем разговор, война есть война», — снисходительно просвещает вербовщик пытливого юношу.

Ну, раз так, то… Да и девчонки чуть не выпихивают своих дружков с насиженного места. За дело! Мол, хватит здесь прохлаждаться. «Привези мне бикини! Бикини!» — напутствует своего рыцаря Клеопатра, машущая рукой вослед джипу, увозящего того на войну.

Бомбы сыплются на города, ползут по земле неуклюжие танки, изрыгают огонь орудия, и нетерпеливой припрыжкой бегает Клеопатра за вожделенными весточками к почтовому ящику, торчащему на юру наподобие скворечника.

Действие фильма Жана-Люка Годара «Карабинеры» происходит как бы «везде». Война, на которую отправляются его персонажи, раковой опухолью расползается по миру: в весточках дружков беспорядочно мелькают названия все новых охваченных ею земель и городов: Сицилия, Ростов-на-Дону, Египет, Санта-Крус и даже какая-то Океания…

Однако по кадрам хроники, прослаивающей весьма аморфное действие, совершенно невозможно определить, в какие, собственно, края занесло приятелей, — поскольку все войны, считает Годар, похожи одна на другую, и какая разница, чьи бомбы сыплются из разверстых люков самолетов, куда палят пушки и чьи останки обращены в придорожное месиво. Все внешние различия между войнами стерты в этой его ленте как несущественные — и оставлено лишь то, что их действительно объединяет.

Любая эстетизация войны кажется Годару ее оправданием. И речь тут не о милитаристских боевиках, с которыми все ясно, а о вполне себе пацифистских лентах, исполненных тем не менее некоего задушевного милитаризма: тут тебе и фронтовое братство, и красота жертвенности, и возвышенный трагизм поражений, и острая пряность краткой обреченной любви, обретенной меж сражениями, да и вообще руины и взрывы выглядят киногенично.

В «Карабинерах» же «обыкновенная война» лишена всякой там патетической или трагедийной героики, она — занятие нудное и безотрадное, в ней увязают, как в бескрайнем болоте. Война — это притихшие городки, жилища, которые можно походя разнести гранатой после того, как вдоволь и уже ровным счетом ничего не ощущая, позабавишься с теми, кто на беду свою остался в этих стенах, и долгие блуждания то по бесприютным равнинам, то сквозь кустарники и чахлые перелески в ходе то ли отступления, то ли наступления. Какая разница, если все эти военные операции сводятся к расстрелам бесчисленных заложников, в чем единственно и преуспевают изображенные этой лентой особи.

Иные мыслители Франции, будь то Руссо и Вольтер или же Бретон, Камю, Сартр, словно облекали свои философские трактаты в форму литературных произведений. Своим строем ленты Жан-Люка Годара тоже выражают те или иные эстетические концепции: скажем, в «Карабинерах» это принципы «эпического театра» Бертольда Брехта, созданного как инструмент социального просвещения. Приемы здесь направлены на то, чтобы пробуждать разум зрителя, а не возбуждать его базовые эмоции, которыми могут запросто манипулировать в своих целях и силы отъявленной реакции. Одним из сценаристов этого фильма, кстати, парадоксальным образом стал… Роберто Росселлини, застрельщик итальянского неореализма — течения, именно чувственным воздействием, а не с помощью демонстративных условностей повествования стремившегося формировать гражданское сознание зрителя.

Эта желчная и прозорливая лента, рисующая пугающе тусклый облик «обыкновенного насильника», казалась бы, по сути, экранизацией трактата Эриха Фромма «Иметь или быть?», посвященного подобному феномену… если бы он не был издан гораздо позже, в 1976 году.