ПОЦЕЛУЙ ТOСКИ (Il Bacio di Tosca)

Информация о режиссере
Интервью с режиссером

Что мы знаем о швейцарском кино? Практически ничего. Тем не менее, эта маленькая альпийская страна дала миру своих кинематографических гениев. И первым среди первых по праву стал Даниэль Шмид, друг и соратник Фассбиндера, с которым в 70х годах оба они находились на острие эстетического бунта. Тогда новое европейское кино прокладывало дорогу не только через левацкий авангард, но и с помощью шокирующе изысканных драм. Еще неизвестно, в чем было больше вызова. К радикальной риторике обыватель адаптируется быстро, а вот выходящая за пределы обыденного понимания красота таит для него куда больше опасностей.

Ижевский зритель впервые имеет возможность познакомиться с творчеством швейцарского режиссера. В документальной работе «ПОЦЕЛУЙ ТOСКИ», достойной самых высоких похвал, получает, возможно, самое чудесное и трогательное воплощение неизменный интерес Шмида к опере, театральности, романтизму и упадку. Место действия – пансионат, основанный Джузеппе Верди для ушедших на пенсию оперных певцов и музыкантов. Шмид обретает необыкновенную гармонию со своими героями, которые вновь переживают (и даже перепевают) свое знаменитое прошлое – и со сладко-горькой ностальгией, и с натуральным переигрыванием.

Название фильма отсылает нас к смертельному удару кинжала в знаменитой одноименной опере Пуччини. Неоспоримо: «Тоска» является шедевром мировой культуры. В либретто второе действие завершается так: «Сжимая пропуск в руке, торжествующий Скарпиа приближается к Тоске и… падает замертво от удара ножа. «Вот он – поцелуй Тоски!» - почти в беспамятстве кричит Тоска и, вырвав из руки мертвого Скарпиа пропуск, покидает палаццо Форнезе». У Шмида «Поцелуй Тоски» - это поцелуй смерти, которая все ближе и ближе подбирается к пожилым героям картины. Но контрапунктом этой надвигающейся темноты в фильме стали вечная юность воспоминаний и искусства.

Этот ироничный, волнующий фильм – эмоциональное memento mori. Шмид сделал картину о старости и умирании, без сентиментальности или гротеска, но с потрясающей эмоциональностью. Это один из самых проницательных, жизнеутверждающих и увлекательных фильмов о старости, музыке и силе искусства возрождать и поддерживать человеческий дух.

вверх

Даниэль Шмид, информация о режиссере

Сын владельца отеля, он вырос в Швейцарских Альпах и всегда умел наслаждаться, рассказывая или слушая истории. Истории, которые рассказывали слепая бабушка, дедушка или мама, которая руководила в отеле, или блестящие гости, что приезжали и уезжали в течение сезона. В своем автобиографическом фильме "Мертвый сезон" (1992) Шмид воссоздает очарование детства через впечатления 45-летнего человека, который возвращается в опустевший отель своей юности и вновь встречается с умершими друзьями и знакомыми детской поры. Во многом "Мертвый сезон" сближается с "Амаркордом" Феллини. Кстати, 60-летняя сестра Феллини Маддалена играет в фильме Шмида бабушку, а Джеральдин Чаплин - русскую анархистку. "Мертвый сезон" - ключ ко всему творчеству Даниэля Шмида, к его фильмам-операм, художественным фантазиям. Все они содержат тот чудесный и поразительный момент, когда время сдвигается и разные реальности пересекаются.

Кинообразы режиссера подчинены эстетике прекрасных фактур, драпировок, зеркал. Он духовно породнен с Лукино Висконти, с немецким мастером Райнером Вернером Фассбиндером, с которым Шмид познакомился во время учебы в Берлине. Их дружбу прервала лишь смерть Фассбиндера. Их объединяла влюбленность в прекрасные, сильные, но и тревожные женские характеры, в сияние красоты.

Со временем маленький мальчик из Швейцарии стал космополитом, который имеет особняк в Париже, иногда обитает в Цюрихе и чувствует себя дома в каком угодно отеле мира. Вполне естественно, даже привычно выглядел мастер в Киеве, где представлял свои фильмы.
Среди них был такой скандально знаменитый, как "Тени ангелов", поставленный по пьесе Фассбиндера "Мусор, город и смерть", которая осуждена в Германии за антисемитизм. Фассбиндер снялся и в главной роли фильма. Он сыграл преисполненного ненависти к себе сутенера великосветской проститутки. Под влиянием ужасного бизнесмена, обозначенного как "богатый еврей", она зарабатывает тем, что выведывает грязные тайны местной элиты. Фильм произвел фурор в Канне 1976 года, где его участие в официальном конкурсе привело к протесту Израиля. Шмид настаивал на объективном характере творчества Фассбиндера, который "был лишен каких-либо условностей".

Первый игровой фильм Шмид снял в 1968 году. "Сегодня ночью или никогда" - абсурдный гротеск, в котором чувствуется влияние сюрреалистических поисков Бунюэля. Впрочем, об ученичестве здесь говорить не приходится: в картине уже виден собственный стиль режиссера - яркое, изобилующее экзотическими деталями изображение, чудаковатые герои, чуть оперная статичность сюжета. В целом, театральность - неотъемлемая часть кинофилософии Шмида. "Я вырос за городом, в большой гостинице - как на театральной сцене, - рассказывает режиссер. - Я, считайте, родился за кулисами, и моя жизнь всегда проходила словно между сценой и закулисьем".

У театра кинематограф Шмида заимствовал власть грезы, убедительность наваждения, "силу воображения", если вспомнить ключевой титр второго фильма режиссера - "Палома". Обычное течение жизни прерывает в нем страсть, которая является вызовом и земле, и небу, и жизни, и смерти. Действие ленты начинается в химерном кабаре, где бродят совсем юные девочки, одетые в шикарные вечерние платья, где картежники играют в карты на советские рубли, а когда деньги заканчиваются, ставят на кон собственные жизни. Но вихрь абсурда по-настоящему захватывает героя (Петер Керн), когда он влюбляется в смертельно больную певицу (Инргид Кавен, звезда первых фильмов Шмида). Некий бисексуальный ангел кладет юноше руку на плечо, и - в свои права вступает "сила воображения". Пылкий аристократ за мгновение проживает целую жизнь - загадочную и страшную, напоминающую сюжеты готических романов о роковых возлюбленных, возвращающихся даже с того света. Временами кадр светится поистине потусторонней, грозной красотой. Достичь такого эстетического напряжения, граничащего с шоком, не удавалось на экране практически никому...

Особенно великолепен Шмид, когда делает фильм о любимых им вещах или людях. Например, о доме престарелых оперных артистов в Милане. "Поцелуй Тоски" - очень трогательная, искренняя лента. Великие старики и старухи, бывшие тенора, сопрано, басы и баритоны, живущие в приюте, основанном Верди, поразительно артистичны. Камера ("вечный вампир", по Шмиду) словно возвращает им молодость, и они вновь и вновь разыгрывают вечные сюжеты из тех опер, которые им довелось спеть за свою жизнь. Здесь Шмиду, пользуясь очень простыми средствами, вновь удается достичь ощущения грезы, материализованного сновидения. И вновь это сон о прекрасном прошлом. С обращением к нему связана и, пожалуй, такая безусловная удача режиссера последнего десятилетия как очаровательная получасовая арабеска, смонтированная из любительских съемок туристов, развлекавшихся на курортах Швейцарии 70-80 лет назад. "Любители" - не просто очередное ностальгическое воспоминание о парадизе межвоенной Европы, но, скорее, признание в любви к немому кинематографу. Ведь, как считает сам Шмид, "все вершины мирового кино взяты до появления звука".

Шмид словно бы так и остался там, в далеком 1927-м, когда кино все еще было чем-то вроде изысканного аттракциона, беззвучного вихря масок, когда самые ужасные сценарии еще не были воплощены в жизнь постановщиками массовых кровавых зрелищ, использовавших в них собственные народы в качестве статистов. Шмид живет внутри своего собственного экрана как вечный паяц раскадрованной комедии дель-арте. Ослепленный нездешними звуками и образами, с камерой у глаза и кубком цикуты в руке.

вверх

Даниэль Шмид: "Когда ты стоишь за камерой, ты - вампир"
Из интервью, данное режиссером Дмитрию Десятерику и
"Русскому журналу" 6 марта 2003 года.

- Какое значение для вас имел Фассбиндер как человек и как художник?
- Фассбиндер не повлиял на меня как кинематографист. Однако он много значит для меня как личность. Мы подружились, когда нам было по 20 лет, оба поступали в кинематографический университет. Он не сдал экзамены, а я прошел. Из-за этого у меня были плохие ощущения. Но, пока я учился в киношколе, он снял свой первый фильм. И он приехал ко мне домой со своим фильмом и спросил у меня: "Как долго ты собираешься учиться? Тебе нужна печать в дипломе, чтобы делать кино?" На следующий день из киношколы я ушел. А сейчас - не знаю, правильно это или нет, - сам преподаю, в Гарварде, в Гаване, хотя толком никогда не был студентом. И когда теперь мне молодежь говорит, что они бы хотели учиться в киношколе, я им отвечаю - делайте что-нибудь более серьезное. Будьте доктором, поваром, наконец. Я же занимаюсь несерьезными вещами, бабушка мне всегда это говорила. Возможно, она была права. Но ведь то, что я делаю - прекрасно. Потому что я работаю с людьми - и в кино, и в опере. Это связано с любовью, с воображением, со вкусом к жизни. И это мне очень нравится.
- Насколько мне известно, супруга Фассбиндера, замечательная актриса Ингрид Кавен, была также и звездой ваших фильмов...
- Да, но они развелись, когда я снимал свой первый фильм. После развода она стала жутко злой. Однако в свадебное путешествие мы поехали втроем. Она всегда сравнивала Фассбиндера со скульптором, меня же идентифицировала как художника. Она женщина, она имела право. Я же вырос среди женщин. Матриархат!
- Что для вас более значимо - опера или кинематограф?
- Они соединены и перемешаны между собой, а также с музыкой, с живописью, с архитектурой. Конечно, есть большая разница между работой в большом оперном театре, где может быть 2000 камер, и кино, когда работает только один оператор. В опере вы готовите сцену, постоянно репетируете, работаете со звездами оперы. Но после генеральной репетиции вы капитан, который может уйти, а корабль поплывет без вас. Вы больше не нужны. А в кино, когда все уже снято и все уходят, друзья остаются и занимаются монтажом. Вообще, опера, с одной стороны, - великое и мертвое искусство XIX века, но оно продолжает жить. Кино - великое искусство века XX - также и мертвое, и живое. Что будет в этом столетии, неизвестно. Это уже не век оперы, хотя оперные театры пользуются популярностью и люди туда ходят, и не век кино. Придумаем что-нибудь другое. В Гаване я читал своего любимого писателя, Чехова. Я его перечитываю снова и снова уже более тридцати лет. Его творчество остается актуальным, сегодняшним. То же с Шекспиром...
- Кстати, существует фильм, идеально соединивший в себе оперу и кинематограф - "Ария".
- К сожалению, я не видел его.
- Но, может быть, это будущее, которого вы ждете.
- Повторюсь, я всегда был между этими двумя искусствами.
- Похоже, такая ситуация - находиться на стыке разных культур - для вас вполне естественна.
- Мой родной язык - ретророманский, кстати, он постепенно исчезает, им владеют только 40000 человек. Кроме того, я столь же свободно владею французским, немецким и итальянским, и все это действительно переплелось в моей жизни и в искусстве. Я нигде не чувствую себя дома, кроме мест, где живут люди, которых я люблю.
- Получается, вы - скиталец?
- Повторюсь, у меня не было дома, потому что я вырос в гостинице. Когда мне было пять лет, нас с братом впервые привезли в гости к родственникам, в Цюрих, в обыкновенную квартиру. Мы подумали - как люди могут жить в таком маленьком пространстве? - а вечером выставили свои ботинки за дверь. В нашей семье в течение пяти поколений не менялись традиции. Но мне очень повезло, что у меня есть брат, который занимается делами гостиницы. Я только работаю над внешним оформлением.
- Вы много преподаете. Какова ваша методика работы со студентами?
- Это зависит от них. Я никогда не готовлюсь. Когда прихожу, должно возникнуть какое-то взаимодействие, атмосфера, определяющая предмет разговора. Это по-разному в Гаване и в Токио. Я пытаюсь рассказать им прежде всего о себе. Даже если я говорю о других людях, все равно получается рассказ о себе. Мы всегда говорим о себе.
- Можете ли вы назвать отличительные черты сегодняшнего молодого кино? Чем оно отличается от того, что снимали в ваше время?
- Не думаю, что есть большая разница, это не имеет отношения ко времени. Всегда существовало хорошее и плохое кино. По моему мнению, лучшие фильмы сняты до 1927 года, в эпоху немого кинематографа. Уже мое поколение осталось фактически ни с чем.
- Именно эта любовь к великому немому послужила толчком к созданию фильма "Любители"?
- Ну, я его не то чтобы снимал, просто соединил все вместе. Я сделал нечто странное. Например, иногда ставил музыку. А иногда, когда они катаются на катке, я пускал звук скольжения по льду, звук, которого тогда еще, собственно, не существовало. Чтобы привидение вернулось. Призрак того образа, который я себе представлял... А вам понравилось?
- Да.
- Знаете, мне даже иногда кажется, что "Любители" сохранили запах духов того времени, аромат парфюмерии, которой пользовалась моя бабушка.
- Уж если речь зашла об инфернальных вещах, то, по-моему, главные темы любой вашей картины - любовь и смерть.
- Любовь и смерть - разве они не существуют? Разве они не являются такими важными?
- Какой из ваших фильмов вам наиболее дорог?
- Я отвечу вам словами Бунюэля. 25 лет назад на Сан-Себастьянском фестивале я задал ему этот вопрос, я был молод и смотрел на него снизу вверх. Он посмотрел на меня и сказал - немного люблю там, немного люблю здесь, но какие-то рамки запечатлелись навсегда. Потом я сделал в Германии телепрограмму - "Немного там, немного здесь".
- Один из самых ваших трогательных фильмов - "Поцелуй Тоски". Как его восприняли те, кого вы там сняли?
- Это была просто катастрофа. Они были очень расстроены монтажом, они подходили и спрашивали - а где вот эта сцена, а почему так много его, почему так мало меня. Они не были рады. Я думал, что уж звезде фильма, Саре Скудери, он должен понравиться. Но она мне сказала: "Почему ты не снял меня в других ракурсах? Так я слишком старая"... Вообще, камера является вампиром. Поэтому я не верю в реальность и документальность, художественное и документальное - они переплетены между собой. Когда ты стоишь за камерой, ты вампир, и хорошо, если ты знаешь об этом. А если ты по другую ее сторону, то ты подвергаешься вампиризму. И если это гармонично работает, ты готов отдать собственную кровь. Я знаю, о чем говорю, ибо побывал по обе стороны, работал актером в нескольких фильмах, но десять лет назад сниматься прекратил. Хотя мне до сих пор предлагают роли, я решил остаться вампиром навсегда. На героев "Поцелуя Тоски" камера действительно оказывала вампирическое воздействие, потому что, как только они видели ее, то начинали играть на скрипке, фортепиано, петь, танцевать, даже если не делали этого раньше. После многих лет к ним вернулся свет. И очень трогательный эпизод был с телефоном. Это было в последний день съемок. Я предложил съемочной группе - "Давайте спрячемся", и мы пошли в удаленное место на третьем этаже. И через 20 минут в эту кабину зашел человек, но телефон не работал. Он увидел камеру. И он изобразил, будто он звонит дочери. Но у него нет дочери. А потом появилась Сара Скудери. Она подошла к человеку в телефонной кабине. Тот сказал: "Тоска, наконец-то ты моя", - и они разыграли эпизод из оперы. Я это не режиссировал. Они просто сделали это. И случилось это именно потому, что я прятался.
- Мы в основном обсуждаем ваши работы прошлых лет, ставшие уже хрестоматийными, а над чем вы работаете сейчас?
- Я только что закончил постановку забытой оперы-бельканто Беллини. Что касается кино, то я недавно в Лос-Анджелесе закончил новый сценарий. Надеюсь, летом начнутся съемки. Это мой первый англоязычный фильм. О женщине, у которой благополучная семейная жизнь: дети, любимый муж. Однажды она встречает молодого человека и влюбляется. И, поскольку она не может себе этого позволить, то придумывает вымышленный персонаж - сестру-близняшку, которая и встречается с этим человеком. Кино называется "Порто-Веро", то есть "Порт Правды". Это место, в котором все лгут.
- Если бы вы решили снимать кино в Киеве, о чем бы оно было?
- Дайте мне немного времени. Я снимаю фильмы во многих странах, на французском, итальянском, японском, португальском. Почему бы не сделать кино и в Киеве? Может быть... В моей жизни всегда было важно оказаться в нужном месте, в нужный момент и встретить нужных людей. Это называется удачей. Этому невозможно научиться.
- Вы говорили о связи между режиссером и актером, а какова здесь позиция зрителя?
- Не знаю. Я думаю, что кино состоит из эмоций. Пусть это вампирический акт. Если в его основе - взаимодействие и лояльность по отношению друг к другу, то это должно сработать. Однако в любом случае я не снимаю фильмы, все время думая о том, какое это произведет впечатление.
- Скажите, а за что вы вообще любите кинематограф?
- Мне нравится мистерия кино. Нравится сидеть в темном зале рядом с людьми, которых не знаю. И происходит единение с ними, ведь мы все ждем, что сейчас, с лучом проектора, придет чудо, и мы окажемся в нем. Мне нравится быть рядом с незнакомцами. Потому что все в жизни зависит от доброты незнакомцев.