Необъяснимая поэзия: Дилан Томас

Человек с внешностью буль-терьера. Пьяница, отродье Джона Буля.

Когда Лондон каждую ночь содрогался от бомб люфтваффе (шла знаменитая воздушная битва за Англию) в любое утро, в любой вечер, настроив припрятанный от реквизиции приемник на Би-би-си, выпив немного запрещенного виски, взглянув в окно на пепелище от соседнего дома, особенно хорошо было услышать его голос.

Ничего особенного. Так, стихи.

Это после его назвали самым загадочным, необъяснимым поэтом. Поэтом для интеллектуалов. А пока - ничего страшного. Разрушенный, горящий Лондон понимал каждое слово.

И ничего утешительного. Если поэзии нужна война, чтобы ее услышали. Рев сирен, падающие самолеты...

Дети тьмы не получат крылья,
Это мы не получим крылья,
Наши тела раздавлены прахом,
Стиснуты фактами и одеждой,
Как идеальной могилой. Нет
Надежды, когда безумие жизни
Мы называем ее провалом,
А гений просто скользит по нити,
Воздушной нити воображенья,
Делая нас плечом равновесья,
Лишая нашу ходьбу движенья,
И если мы уходим в дорогу -
Так только щебнем ему под ногу.

Потом этими стихами бредили все великие второй половины двадцатого века. Кортасар проверял ими своих героев. Поколение битников знало наизусть. Эстеты! Грязные, неприкаянные эстеты. Они понимали стихи - как будто для них война еще продолжалась. Война с пошлостью, в которой раненных добивают, а пленных делают богами. 

Не велика же была их армия - против армии безработных, против легионов среднего класса, против американской и средне-европейской мечты, против сухого закона. 

Сомнительная слава и сомнительная смерть во время сомнительных гастролей по Америке в 53-ем году - то ли с перепою, то ли хуже - нормальная вещь для этой войны. Как и сотня посмертных изданий и монографий о "поэте для поэтов".

Дети тьмы не получат крылья,
Это ты не получишь крылья,
Пока стоишь в середине круга,
Пока доверяешь его проклятью
И ждешь очевидных вещей из мрака.

Сам-то родился в таком приличном, патриархальном месте, как Уэльс (Англия). Старое, доброе место. Хоть землю паши. Попашешь, покопаешь - и с чистой старостью в могилу.

И вдруг в таком хорошем месте в 1934 году некий двадцатилетний юнец выпускает сборник стихов, в котором объявляет, что смерти - нет. Критики тотчас определили источник влияний: Уильям Блэйк и сюрреализм. Почему, если говоришь, что смерти нет - это сразу сюрреализм? Кто его знает... 

А он все бродит вдоль берега, пьет виски и смотрит на море. Чорт знает какая биография. До войны бродит, после войны - бродит. Кстати, почему не воевал? Медкомиссия признала негодным. Потом биографы будут локти грызть и писать: "внешне его жизнь была не богата событиями" (Интересно, как насчет жизни биографа? Он хоть раз прошелся по берегу моря с бутылкой в кармане послушать чаек?).

Они планируют вниз, и берег на час
Чернеет телами птиц, собравшихся в путь,
Последний раз галдящих в кустарниках-волосах,
Глядящих в моря китовый глаз,
Покуда город кидает кости, тщась судьбу обмануть...

Ничего особенного, обычный валийский пейзаж. Вихрастый юноша на продираемом осенним ветром берегу. Из тех, что ступили на землю - попрощаться. Насчет чаек - это к Джонатану Ливингстону, да и тут прощаются не для того чтобы умирать: чтобы лететь.

Это прощание, знаешь, видишь - уходят вспять
Рыбачии лодки - заякореные в тоске
Стаи голодных птиц, рвущих морскую гладь
В тонких мачт иссушеном тростнике,

Снасти еще скрипят свои словеса вдали
Бастионам причалов, слепой корме корабля.
Плывите к другой земле, оторвите глаз от земли -
Всем говорит земля...

Эстетствующий юноша. Лицом - не очень. Много пьет и курит. Такие, понимаете, сложные, загадочные стихи... Слава Богу, что война кончилась, и нет охоты их слушать! Куда нам - от нашей старой доброй валийской земли?

Что ж! Географически его звала Америка. Хронологически звала смерть. Девушки звали его: Дилан - и это звучало лучше всего.

Мачты и дым пароходов уносит ветер морей.
Так прости-прощай человек на неверной доске, пока
Золотые рыбьи кишки дрожат на леске твоей, 
И ползет тихонько наживка прочь из кулька,

Ибо теперь ты обернут в призму воды, во всплеск,
За которым девушка бъется, крючок у нее в губе,
Благо все, что всплывает из моря, несет в крови этот блеск -
Так говорят корабли, растворяясь в морской судьбе...

Вот оно - незадолго до смерти - самое загадочное стихотворение: БАЛЛАДА О ДОЛГОНОГОЙ НАЖИВКЕ. Совсем марсианское стихотворение для тех, кто никогда не знал любви. "Сложность поэзии Дилана Томаса ставит подчас трудно преодолимые препятствия на пути тех, кто стремится проникнуть в ее суть, в ее тайну". 

И пьют паруса белый ветер, ветер как молоко
Льющий в густую, отпитую глубину, 
Туда, где солнце идет ко дну
жемчужным глотком,
Вырывая из тьмы луну...

Что же тут непонятного? Вы никогда не пили виски? Не любили? Не гуляли у моря? Вам опять нужна война, взрывы ФАУ-1 и ФАУ-2 - чтобы услышать стихи?

Тайна слишком проста. Он был одним из тех, без кого ваша война никогда бы не кончилась. Вот почему и в этом маленьком тексте стихи преобладают над прозой. Они вообще - преобладают. 

Сергей Ташевский